До мальчиков уже давно доносился издали какой-то странный звук, но они его не замечали, как не замечаешь иногда тиканья часов. Однако теперь этот загадочный звук стал более навязчивым и потребовал внимания. Мальчики вздрогнули, переглянулись и замерли, прислушиваясь. Наступило долгое молчание, глубокое, почти мертвое, потом глухой грозный гул докатился до них издали.
– Что это такое? – негромко спросил Джо.
– Да, в самом деле? – прошептал Том.
– Это не гром, – сказал Гекльберри испуганным голосом, – потому что гром…
– Тише! – сказал Том. – Погодите, не болтайте.
Они ждали несколько минут, которые показались им вечностью, затем торжественную тишину снова нарушили глухие раскаты.
– Пойдем поглядим.
Все трое вскочили на ноги и побежали к берегу, туда, откуда виден был городок. Раздвинув кусты над водой, они стали смотреть на реку. Маленький пароходик шел посередине реки, милей ниже городка. Широкая палуба была полна народа. Лодки плыли вниз по реке рядом с пароходиком, сновали вокруг него, но издали мальчики не могли разобрать, что делают сидящие в них люди. Вдруг большой клуб белого дыма оторвался от парохода, и, когда дым поднялся и расплылся ленивым облачком, до слуха мальчиков долетел все тот же глухой звук.
– Теперь понимаю! – воскликнул Том. – Кто-нибудь утонул!
– Верно! – сказал Гек. – Так же делали прошлым летом, когда утонул Билл Тернер: стреляют из пушки над водой, чтобы утопленник всплыл наверх. Да еще берут ковригу хлеба, кладут в нее ртуть и пускают по воде, и где есть утопленник, туда хлеб и плывет и останавливается на том самом месте.
– Да, я тоже это слышал, – сказал Джо. – Не знаю только, почему хлеб останавливается.
– Тут, по-моему, не один хлеб действует, – сказал Том, – а больше всякие слова; они что-то там говорят, когда пускают хлеб по воде.
– А вот и не говорят ничего, – сказал Гек. – Я сам видал, ничего не говорят.
– Ну, это что-то чудно, – сказал Том. – Может, про себя шепчут. Конечно, про себя. Всякий мог бы догадаться.
Остальные согласились, что Том, должно быть, прав, потому что простой кусок хлеба без заговора не мог бы действовать так осмысленно, выполняя дело такой важности.
– Ох, черт, мне тоже хотелось бы на ту сторону, – сказал Джо.
– И мне, – сказал Гек. – Я бы все на свете отдал, лишь бы узнать, кто утонул.
Мальчишки все еще слушали и смотрели. Вдруг Тома осенило:
– Ребята, я знаю, кто утонул, – это мы!
На минуту они почувствовали себя героями. Вот это было настоящее торжество: их ищут, о них горюют, из-за них убиваются, льют слезы, горько раскаиваются, что придирались к бедным, погибшим мальчикам, предаются поздним сожалениям, испытывают угрызения совести; а самое лучшее: в городе только и разговоров что про утопленников, и все мальчики завидуют им, то есть их ослепительной славе. Что хорошо, то хорошо. Стоило быть пиратом после этого.
С наступлением сумерек пароходик опять стал ходить от одного берега к другому, и люди исчезли. Морские разбойники вернулись в лагерь. Их распирало тщеславие, они гордились своим новоявленным величием и тем, что наделали хлопот всему городу. Они наловили рыбы, приготовили ужин, поели, а потом принялись гадать, что думают и говорят о них в городке; отсюда им было очень приятно любоваться картиной всеобщего горя. Но как только спустилась ночная тень, они мало-помалу перестали разговаривать и сидели молча, глядя на огонь, а думы их, видно, бродили где-то далеко. Волнение теперь улеглось, и Джо с Томом невольно вспомнили про своих родных, которым дома вовсе не так весело думать об этой их шалости, как им здесь. Появились дурные предчувствия; мальчики упали духом, начали тревожиться и разок-другой вздохнули украдкой. Наконец Джо отважился робко закинуть удочку насчет того, – как другие смотрят на возвращение к цивилизации – не сейчас, а когда-нибудь потом…
Том высмеял его беспощадно. Гек, пока еще ни в чем не провинившийся, присоединился к Тому; отступник тут же начал объясняться и был рад-радехонек, что дешево отделался, запятнав себя только малодушием и тоской по дому. На время бунт был подавлен.
Как только совсем стемнело, Гек начал клевать носом и скоро захрапел. За ним уснул и Джо. Некоторое время Том лежал неподвижно, опершись на локоть, пристально глядя на них обоих. Потом он осторожно встал на колени и начал шарить в траве, там, куда ложились неровные отблески походного костра. Он поднимал и разглядывал один за другим большие свертки тонкой белой платановой коры и наконец выбрал два самых подходящих. Став на колени перед костром, он с трудом нацарапал что-то суриком на обоих кусках коры, один свернул по-прежнему трубкой и положил в шапку Джо, отодвинув ее немножко от хозяина. А еще он положил в эту шапку бесценные в глазах всякого школьника сокровища – кусок мела, резиновый мячик, три рыболовных крючка и один шарик – из тех, какие именовались «настоящими, хрустальными». После этого он стал пробираться между деревьями, осторожно ступая на цыпочках, пока не отошел настолько далеко, что его шагов нельзя было расслышать, и тогда пустился бежать прямо к песчаной отмели.
Через несколько минут Том уже брел по мелкой воде песчаной отмели, переправляясь на иллинойсский берег. Прежде чем вода дошла ему до пояса, он успел пройти больше половины дороги. Так как сильное течение не позволяло больше идти вброд, он уверенно пустился вплавь, надеясь одолеть остальную сотню ярдов. Он плыл против течения, забирая наискось, однако его сносило вниз гораздо быстрее, чем он думал. Все-таки в конце концов он добрался до берега, нашел удобное место и вылез из воды. Сунув руку в карман куртки, он уверился, что кусок коры цел, и зашагал через лес, держась поближе к берегу. Вода стекала с него ручьями. Еще не было десяти часов, когда он вышел из леса на открытое место, как раз напротив городка, и увидел, что пароходик стоит под высоким берегом в тени деревьев. Все было спокойно под мигающими звездами. Он спустился с обрыва, озираясь по сторонам, соскользнул в воду, подплыл к пароходику, влез в челнок, стоявший под кормой, и, забившись под лавку, отдышался и стал ждать.