Том остановился.
– Прислушайся! – сказал он.
Глубокая тишина, такая мертвая тишина, что слышно было даже, как они дышат. Том крикнул. Эхо откликнулось, прокатилось по пустым коридорам и, замирая в отдалении, перешло в тихий гул, похожий на чей-то насмешливый хохот.
– Ой, перестань, Том, уж очень страшно, – сказала Бекки.
– Хоть и страшно, а надо кричать, Бекки. Может, они нас услышат. – И он опять крикнул.
Это «может» было еще страшней, чем призрачный хохот: оно говорило о том, что всякая надежда потеряна. Дети долго стояли, прислушиваясь, но никто им не ответил. После этого Том сразу повернул назад и прибавил шагу. Прошло очень немного времени, и по его нерешительной походке Бекки поняла, что с ними случилась другая беда: он не мог найти дороги обратно!
– Ах, Том, почему ты не делал пометок!
– Бекки, я свалял дурака! Такого дурака! Я и не по думал, что нам, может быть, придется вернуться. Нет, не могу найти дорогу. Совсем запутался.
– Том, Том, мы заблудились! Мы заблудились! Нам никогда не выбраться из этой страшной пещеры! Ах, и зачем мы только отбились от других!
Она села на землю и так горько заплакала, что Том испугался, как бы она не умерла или не сошла с ума. Он сел рядом с ней и обнял ее; она спрятала лицо у него на груди, прижалась к нему, изливая свои страхи и бесполезные сожаления, а дальнее эхо обращало ее слова в насмешливый хохот. Том уговаривал ее собраться с силами и не терять надежды, а она отвечала, что не может. Он стал упрекать и бранить себя за то, что довел ее до такой беды, и это помогло. Она сказала, что попробует собраться с силами, встанет и пойдет за ним, куда угодно, лишь бы он перестал себя упрекать. Он виноват не больше, чем она.
И они опять пошли дальше – куда глаза глядят, просто наудачу. Им больше ничего не оставалось делать, как только идти, идти не останавливаясь. Надежда снова ожила в них на короткое время – не потому, что было на что надеяться, но потому, что надежде свойственно оживать, пока человек еще молод и не привык к неудачам.
Скоро Том взял у Бекки свечу и загасил ее. Такая бережливость значила очень много. Никаких объяснений не понадобилось. Бекки и так поняла, что это значит, и опять упала духом. Она знала, что у Тома в кармане есть еще целая свеча и три или четыре огарка, и все-таки нужно было беречь их.
Скоро дала себя знать усталость; дети не хотели ей поддаваться: им было страшно даже подумать, как это они будут сидеть, когда надо дорожить каждой минутой; двигаться хоть куда-нибудь все-таки было лучше и могло привести к спасению, а сидеть – значило призывать к себе смерть и ускорять ее приход.
Наконец слабенькие ножки Бекки отказались ей служить. Она села отдыхать. Том сел рядом с ней, и они стали вспоминать своих родных, друзей, удобные постели, а главное – свет! Бекки заплакала, и Том старался придумать что-нибудь ей в утешенье, – но он столько раз повторял все это, что его слова уже не действовали и были похожи на насмешку. Бекки так измучилась, что задремала и уснула. Том был и этому рад. Он сидел, глядя на ее осунувшееся личико, и видел, как от веселых снов оно становится спокойным, таким, как всегда. Скоро на ее губах заиграла улыбка. Мирное выражение ее лица немножко успокоило самого Тома и помогло ему собраться с духом – он стал думать о прошлом и весь ушел в смутные воспоминания. Он долго сидел, глубоко задумавшись, как вдруг Бекки проснулась с тихим веселым смехом, но он тут же замер у нее на губах и сменился жалобным стоном.
– Как это я могла уснуть! Мне хотелось бы никогда, никогда не просыпаться! Нет, нет! Я больше не буду, Том! Не смотри на меня так! Я больше не буду так говорить!
– Я рад, что тебе удалось уснуть, Бекки; теперь ты отдохнула, и мы с тобой найдем дорогу к выходу.
– Попробуем, Том. Только я видела во сне такую прекрасную страну. Мне кажется, мы скоро там будем.
– Может, будем, а может, и нет. Развеселись, Бекки, и пойдем искать выход.
Они встали и пошли дальше, взявшись за руки и уже ни на что не надеясь. Они попробовали сообразить, сколько времени находятся в пещере, – им казалось, что целые недели. Однако этого не могло быть, потому что свечи у них еще не вышли. Прошло много времени – сколько именно, они не знали, – и Том сказал, что надо идти потихоньку и прислушиваться, не капает ли где вода, – им надо найти источник. Скоро они нашли источник, и Том сказал, что пора опять отдыхать. Оба они смертельно устали, однако Бекки сказала, что может пройти еще немножко дальше. Ее удивило, что Том на это не согласился. Она не понимала почему. Они сели, и Том глиной прилепил свечу к стене. Оба они задумались и долго молчали. Потом Бекки заговорила:
– Том, мне очень хочется есть!
Том достал что-то из кармана.
– Помнишь? – спросил он.
Бекки улыбнулась через силу.
– Это наш свадебный пирог, Том.
– Да, жалко, что он не с колесо величиной, ведь больше у нас ничего нет.
– Я спрятала его на пикнике, чтобы потом положить под подушку, как делают большие со свадебным пирогом, но для нас это будет…
Она так и не договорила. Том разделил кусок пополам, и Бекки с удовольствием съела свою долю, а Том только отщипнул от своей. Холодной воды было сколько угодно – нашлось, чем запить еду.
Через некоторое время Бекки предложила идти дальше. Том помолчал с минуту, потом сказал:
– Бекки, ты можешь выслушать то, что я тебе скажу?
Бекки побледнела, но сказала, что может.
– Вот что, Бекки, нам надо остаться здесь, где есть вода для питья. Этот огарок у нас последний.
Бекки дала волю слезам. Том утешал ее, как умел, но это плохо помогало. Наконец Бекки сказала: